| Париж. 27 — 29 апреля 1958 г. |
…Вы интересуетесь моим мнением о Дюфи и других? Сколько в былое время я нашелся бы написать “филиппик” на подобные темы!.. Но с самого 1940 года я больше нигде не выступаю печатно, и вот это затянувшееся молчание как-то отучило меня излагать свои мысли в связном виде. Хотелось бы кричать, кричать, вопить... Увы, все позиции сданы и заняты всякой бесовщиной, а лезть приступом на столь укрепленные бастионы представляется совершенно безнадежным. Мир переживает тяжкую болезнь, быть может, и смертельную! Может быть, это агония, а та пестрота, чем угощают абстрактивисты, или то шутовство, которым заняты все с растущим успехом Пикассо, Дали, — все это предсмертный бред? Таким же (судя по иллюстрациям в журналах) представляется и вид Брюссельской Всемирной выставки, и особенно французский павильон. Говорят, это триумф техники, но на кой черт нужен этот триумф, когда он является главным образом апофеозом уродства, внезапно достигшего монументального выражения. Уже про выставку 1937 г. нельзя было сказать, чтоб она отличалась какой-либо внушительностью и прелестью, но тут мы шагнули так далеко, что, пожалуй, уж достигли самого края бездны.
Однако, стоп! Такая песенка больно отдает старческим брюзжанием, уж больно эти вопли бездоказательны. Или, напротив, доказательств столько, что на одно их перечисление не хватит ни времени, ни куражу.
Прибавлю только, что исключительную одаренность Шагала я признал еще в России один из первых, если не первый; я и теперь эту талантливость не отрицаю, но не подлежит сомнению и то, что его духовный организм не выдержал головокружительного успеха, который выдался ему in the world. То же произошло в наше исторически обезумевшее время с другими исключительно даровитыми художниками (и музыкантами). Имя им легион, и среди этих бесов находится и Дюфи (и я знаю его начатки, куда более, куда отраднее, нежели его последующие “монументальные шалости”), и Дали, Громер, Леже, Сутин, Модильяни и, прыгнувший выше всех, Бернар Бюффе... Всего удивительнее то, что одновременно (без связи с этим) процветает культ всякой старины, всякого высокого мастерства, начиная с того давнейшего, что откапывается из земли, и кончая творчеством барокко и даже классицизма.
В полном и презренном загоне оказалось лишь “вчерашнее” и, между прочим, всякая картина и всякое изваяние, имеющие какой-либо смысл — сюжет. Сказать кстати, вот в силу этой моды и туристы, посещающие русские музеи, отворачиваются... от всего, что дали передвижники...
Прошу прощения за то, что вместо дельного рассудительного ответа я пустился в такое довольно бесформенное расходование мыслями. Но Вы коснулись своим вопросом наболевшей раны —вот я и не утерпел. Постараюсь в дальнейшем воздержаться от такого буйства и на другие Ваши вопросы отвечу спокойнее, “деловитее”.
С Вашей оценкой искусства Рериха я совершенно согласен: и я ценю только его период творчества, когда им двигало искреннее увлечение какими-то видениями древнего прошлого, когда ему удавалось это прошлое передавать с большой убедительностью. Эти же “Гималаи” последнего времени являются показателями все той же его мании величия, которая толкает Рериха на роль какого-то пророка, чуть ли не Мессии, и которая его заставляет заниматься оккультизмом и, наконец, привела его к тому, что он поселился у подошвы “самых высоких гор” нашей планеты, откуда он взирал на них не без чувства известного равенства... Буду Вам очень благодарен, если бы Вы прислали мне каталог выставки
Вы спрашиваете, над чем я сейчас тружусь. Признаться, ни над чем особенным. Что-то маракую, пишу письма, ибо во всех концах света у меня живут родные, знакомые и “почти друзья”, но крупной последовательной работой я уже давно не занят. Последняя крупная работа была “энная” постановка “Петрушки” в Вене (прошла на сцене около полутора месяца назад, но изготовил я рисунки для нее еще прошлой весной — 1957). Теперь мечтаю закончить разные давно заброшенные на полпути вещи. Думаю заняться и продолжением (после 1910 г.) своих Воспоминаний. Но мешает исполнению доброго намерения глубокая моя деморализация, происходит она оттого, что все еще не находится издатель. О, если бы таковой нашелся, как бы я воспрянул, помолодел, силы ожили бы, память прояснилась бы. Но вот, издается всякая дребедень (сводятся какие-то счеты давно минувших дней), и на это находятся средства. А вот на то, чтоб сохранить (в печатном виде) показания одного из самых осведомленных и правдивых свидетелей значительного периода художественного творчества в России, на это средства отсутствуют. Застрял почему-то и перевод на английский язык (затеянный еще год назад в Лондоне) того, что уже появилось в Чеховском издательстве.
Первый раз я иллюстрировал “Капитанскую дочку” в 1904 г. То был заказ Экспедиции государственных бумаг, затеявшей издание популярных детских книжек в самом широком масштабе (тогда же мне были заказаны для той же цели “Пиковая дама”, “Последние могикане” и “Медный Всадник”), но издание не состоялось, мои же оригиналы были мне возвращены гораздо позже. В 1919 или 1920 г. мне были заказаны иллюстрации “Капитанской дочки” каким-то издательством (это Вы и имеете в виду), и эта книжонка, позорно напечатанная на дрянной бумаге, вышла (картинок было 5 — 6), и я, помнится, получил один “авторский” экземпляр, который, вероятно, и находится среди моих книг (и в составе их, пожалуй, попал в Русский музей). Рисунки эти большой чести мне не делают. Здесь в Париже в 1945 г. я сделал заново всю серию иллюстраций к “Капитанской дочке” довольно крупного формата для одного французского издательства (забыл фамилию этих господ, не могу отыскать — все в том же хаосе) и даже получил за работу 2/3 гонорара. Однако заказчики, убедившись, что это “совсем не то, что они ожидали” (nous avons cru que cela serait quelque chose dans le gout des Ballets Russes, de Petrouchka1), были горько разочарованы и от издания отказались. Так мои рисунки пролежали с тех пор под спудом. Рисунки большого формата — Vollbilder, предназначались для каждой главки — готовы, но виньетки и концовки остались на полпути. Судить мне самому об их достоинстве трудно.
1 Мы думали, что это будет нечто во вкусе Русских балетов, “Петрушки” (французский).
 Азбука Бенуа: Б |  Фронтиспис |  Камилла Альбертовна Кавос (в замужестве Бенуа). (Я. Ф. Капкова, 50-е г. XIX в.) |