Дорогой друг Анна Петровна,
Большой радостью было для нас обоих получить от Вас письмо, являющееся своего рода “памятником” нашей стародавней дружбы. И вот, как зато печально, что время разъединило даже самых близких по душе и вкусам людей! Нам бы вместе так и оставаться, вместе с Вами, вместе с Костей, с другими столь же старинными друзьями, коих понимаешь с полслова и которым можешь поведать все без лишних объяснений. Однако злая судьба всех как-то развеяла по миру и каждый из нас должен коротать остаток своих дней на разных концах света!
Впрочем, нас с Вами разделяют лишь километры — и вот мы преодолеваем их, мы можем перемолвиться. При этом я могу быть уверен, что Вы продолжаете любить меня и Анну Карловну, как прежде любили, Вы же отлично знаете, как мы Вас любим и во всех отношениях ценим. Но, увы, не так обстоит со многими другими “спутниками жизни”, и на одного я прямо должен Вам пожаловаться — это на Костю — он проживает от нас в двух шагах, в том же квартале, но, чтоб заманить его к себе, требуются какие-то специальные усилия, да и они не всегда приводят к цели. Он несомненно за что-то дуется. Но за что? Я себя чувствую абсолютно неповинным перед ним, и приходится допустить, что под этим какая-то сплетня. Или его личная жизнь настолько иначе сложилась, что ему тяжело и неприятно быть с нами…
Зато мы бесконечно счастливы, что вот уже с год как мы помирились с Владимиром и он, в свою очередь, совсем поладил с моим бедным Кокой, явившимся невольным виновником нашей размолвки, длившейся целых два года! Это нам служит большим утешением, хотя он сам ужасно грустен и прямо “безотраден”. Отчасти это ему вообще свойственно (помните, мы его всегда звали “кисленьким”), а отчасти это из-за его дел, действительно сочетающихся в какую-то удушающую петлю (у него на шее его сестра, братья, племянники, жена одного из них и т. д. ). Влача непомерный груз, он непрерывно стонет, жалуется и даже, как дровосек в басне, призывает смерть освободительницу. Должен Вам сказать, что и для меня эта вооруженная косой особа постепенно приобретает характер чего-то желанного. Не то что нам бы плохо жилось, но вокруг столько горечи, ужаса, мерзости, каждое дело сопряжено со столькими неприятностями и подлостями, что начинаешь чувствовать убийственную усталость и сомневаться в своих силах! Играет здесь несомненно роль и то, что “мы не у себя”. Мое здоровье мне не позволяет вернуться на милую родину, к своему настоящему делу, а здесь за что ни возьмешься, во всем сразу распознаешь суетность и бессмысленность. Сейчас я готовлюсь к своей выставке, которая должна быть у Шарпантье в июне, но я и всегда-то ненавидел выставки, а в нынешнем настроении это является просто чем-то удручающим, и удручающим настолько, что вот и поглядываешь, не явится ли оттуда “Особа” и не выручит ли, не освободит ли от всех пут. Одно только пугает при таком исходе — это что станется с моей божественной подругой и с нашими детьми, которые слишком нежно меня любят. Как вот они перенесут такую утрату? Особенно обе Ати: мать и дочь…
Ну и заныл же. Но нельзя же, беседуя с другом, ломаться и представляться! Нет, этого Вы не заслуживаете. Раз мы с Вами друзья, то вот и получайте такой дружеский подарочек — дайте поплакаться. К тому же здесь, окромя с самыми близкими, я этого делать не могу. А их щадишь. Перед ними нужно показывать, что еще не потерял всего мужества, что бодр и даже рвешься в бой… Ох!..
А теперь в двух словах о нашем житье-бытье. “Маленькая” Атя с Юрием и Татаном живут теперь в самом Париже в том самом доме (но, разумеется, не в той шикарной квартире), в котором жил Бакст. Леля с сыном поехала отдыхать в Савойю и без меры отдается зимнему спорту. Этот отдых она на сей раз вполне заслужила, ибо исполнила по моим эскизам целых пять огромных декораций для балетов Иды Рубинштейн и исполнила их превосходно. От Коки из Рима (в котором вы видали его крошечным и хилым мальчуганом) очень хорошие известия. Он работает не покладая рук и творит для нового Оперного театра одну постановку за другой, и все они имеют большой успех. “Кулечка” (иначе говоря, Анна Карловна) по прежнему наша общая вдохновительница — animatrice, как принято сейчас выражаться. Она болеет душой и радуется за каждого и за всех. Забот у нее полон рот, но она продолжает быть такой же жизнерадостной и радость дающей, какой была всю жизнь. Впрочем, она собиралась сама Вам писать…
Милая и дорогая Анна Петровна, еще и еще благодарю Вас за Ваше доброе сердечное письмо. Я его сохранил среди своих “мемуарных драгоценностей”. А теперь с разрешения милого Сергея Васильевича позвольте Вас обнять и много раз поцеловать. Обнимаю и целую и его...
Душевно вам преданный
Александр Бенуа
 Октябрь. Домотканово (Серов В. А.,1895) |  Аркадийский пейзаж (Ж. де Нейе) |  Лесной пейзаж (К. Хейсманс) |