Современники Бенуа
Нам следовало бы кончить нашу книгу предшествующей главой, говорящей об искусстве вчерашнего дня, для обсуждения которого мы имеем уже известное удаление. Искусство Левитана и искусство ныне здравствующих в полном развитии своих сил Серова и Коровина - пройденная стадия истории нашей живописи. Явления эти уже выросли, определились; явления эти уже прошли через искус отрицания, через второй искус чрезвычайного восторга и ныне уже вступают в пресловутую "переоценку". Спокойное, уравновешенное искусство Левитана и Серова, впрочем, и не требует особых точек зрения, известного расстояния.
Не так обстоит дело с целым рядом явлений в нашей живописи, которые теперь лишь зарождаются или которые теперь лишь получают форму, складываются в определенное намерение. Требовать "исторического" отношения к подобным явлениям было бы нелепо. Мы сами находимся в том вихре, которым увлечены наши современники, и непосильно нам ни разобраться в этом вихре, ни предвидеть, во что он превратится, ни угадать, каково будет его значение для будущего. Вопрос еще большой (и как раз он теперь поставлен на очередь художественной критике нашего времени), имеет ли вообще смысл вся оценка художественных явлений, все взвешивание их. Даже краеугольные основы художественного обсуждения - понятия о красоте, о совершенстве формы, об "умении" - не только пошатаны в своих определениях, но даже сами подвергаются отрицанию. В то же время противоположные прежним определениям эстетики - новые определения страдают сбивчивостью и недосказанностью.
Руководствуясь этим соображением, мы решили, что для завершения нашего настоящего труда нам следует решительно перейти от обсуждения критико-исторического к изложению "мемуарному", т.е. постараться просто отметить те вершины художественного творчества, которые, не вдаваясь в их безотносительную оценку, не предвосхищая их значения "перед вечностью", наиболее выдаются в наше время. Возможно, что при этом мы будем говорить и о таких величинах, которые лет через десять покажутся слишком мелкими для того, чтобы заслуживать упоминания в "истории русской школы живописи", но мы все же думаем, что в общем те художники, которые ныне обращают на себя наибольшее внимание художественного мира, те, хотя бы со всевозможными оговорками, будут считаться и в будущем наиболее яркими представителями искусства нашего времени.
Можно ли в настоящую минуту верить в существование у нас "русской школы"? Думается нам, что нельзя. Школы как цельной системы, или как программы, больше нет. Индивидуализм, способствовавший нашему освобождению от оков передвижнического направленства и от академического шаблона, находится как раз теперь в моменте своего крайнего развития, своих крайних выводов. Сколько художников - столько направлений, столько школ. И это не только у нас, но повсеместно в европейском искусстве. Каждый истинно современный художник стремится только к одному: выразить как можно ярче себя и только себя. Всякое влияние, всякое заимствование клеймится позором плагиата. Художник мучится, раз он замечает, что его творчество напоминает творчество другого.
Однако невозможно, чтоб такое положение продолжалось вечно. Индивидуализм как протест прекрасен, но как выдержанная жизненная и эстетическая система не годится и даже страшен. В частности, в искусстве индивидуализм ведет к полному одичанию формы, к беспомощности в работе, к бедности и к нелепости в замысле. При всем нашем поклонении отдельной человеческой душе, нам кажется, что она почти ничто по сравнению с "психическим организмом" нескольких душ. Лишь единение в целый организм, совокупность индивидуальностей обладает настоящей силой и способствует созданию этими же отдельными личностями истинно сильных, прекрасных и нужных произведений. Гордая же разобщенность ведет к бессилию, к пустоте, к небытию. В этом великая Тайна всего мироздания. Лишь в Приобщении обнаруживается в нас Божество, которое дает нам силу на подвиги или наталкивает нас на откровение. Но, разумеется, таинственные законы "общей души" требуют, чтоб это причастие было живым и свободным, а не шаблонным обрядом вроде академии или душевным рабством вроде "направленства".
 Ораниенбаум. 1901 г. |  Ораниенбаум. Кабинет "Обезьян" в павильоне Катальная гора. 1900 г. |  Зал родового замка Боротин. 1908 г. |