1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21
Воспоминания о балете.
Русские балеты в париже.
Русский сезон 1909 г. в Париже, представлявшийся для многих наших соотечественников не более как “сравнительно удавшейся антрепризой”,— оказался на самом деле настоящим триумфом1. Если не у всех участников было сознание значительности момента, то все же труппа в целом была охвачена одним каким-то трепетом, и “последний солдат шел в бой” с сознанием долга перед некоей святыней... Еще не состоялось нет одного спектакля, и в полумраке сцены шли одни только подготовительные репетиции (репетиции эти иногда кончались нервными кризисами, ссорами и скандалами, ибо “срок экзамена” подступал, а не все казалось вполне готовым), но уже у многих, и более всего у нас, у “дирекции”, сложилось убеждение, что “Парижу несдобровать”.
В сущности, я западник. Мне в “настоящей”, на запад от России лежащей, старой Европе все дорого, и несомненно, на свете нет места, которое было бы мне дороже Парижа, этого “гениального” города, в котором вот уже сколько столетий не переводятся и бьющая ключом жизненная энергия, и удивительное чувство красоты, и всевозможные откровения науки, и романтика общественных идеалов. И все же, затаивая где-то на дне души досаду на готовившуюся победу “нагрянувших варваров”, я чувствовал с первых же дней нашей работы в Париже, что русские варвары, скифы, привезли на “генеральный экзамен в столицу мира” то, что есть лучшего в искусстве в данный момент на свете. И сразу образовался вокруг нашего дела сначала небольшой, а затем все ширившийся круг фанатических поклонников, les fervents des Russes2, состоявший из французских критиков, литераторов и художников, которые лучше всяких реклам и рецензий понесли по городу благую весть о том, что в “Шатле” готовится нечто удивительное и прекрасное.
Оказывалось, что русские спектакли нужны были не только для нас, для удовлетворения какой-то “национальной гордости”, а что они нужны были для всех, для “общей культуры”. Наши французские друзья только это и повторяли: вы-де приехали в самый надлежащий момент, вы нас освежаете, вы наталкиваете нас на новые темы и ощущения. И я лично уже тогда был убежден, что с “Русского сезона” 1909 г. может начаться нечто вроде новой эры во французском и общезападном театральном искусстве. (Почти буквально я цитирую здесь свои же слова, сказанные мной в фельетоне в “Речи” от 19 июня (2 июля) 1909 г.) И такая эра стала было действительно вырисовываться. Впечатление от русских спектаклей и больше всего от русского балета стало расти и сказываться во всевозможных явлениях — не только в театральных. Если же затем это действие как-то ослабело, если так и не получилось ожидавшегося нами расцвета западного театра, а народились вместо того многие, подчас и весьма уродливые ереси; если, в частности, в Париже, с одной стороны, рутина, с другой — все более упрочивавшийся снобизм задушили появившиеся было живые ростки, то виноваты в том те явления мирового значения, которые никак нельзя было тогда, в 1909 г., предвидеть. Скорее еще можно было удивляться тому, что русское балетное дело не только “выжило” в течение всего ужасного кризиса последних тридцати лет, но даже получило такое распространение, о котором раньше нельзя было и мечтать.
Балетные репетиции в Екатерининском зале в Петербурге уже носили какой-то специфический, не то пикниковый, не то авантюрный характер, и вот эта же атмосфера пикника и авантюры сказывалась теперь снова, когда вся наша компания, весь наш “табор” прибыл в Париж. Почти никто из участников до тех пор не бывал за границей. Тут же все сразу попали на самые берега Сены, да еще весной, в чудесные, яркие, опьяняющие дни! Первые сюжеты обеих трупп, балетной и оперной, поселились в центре города, если не в первоклассных, то все же очень приличных отелях, но большинство ютилось неподалеку от “Шатле” — в Quartier Latin3. Один из скромных отельчиков на Boulevard Saint-Michel4 был до отказа, по всем этажам и даже по мансардам, занят нашими “балетными”. Из всех номеров раздавалась русская речь, а то и зовы и перекликания. Известно, что русские люди, даже когда они воспитаны, не умеют себя сдерживать, и их обращение друг к другу, будь то простая просьба или какое-либо обыденное сообщение, производятся с чрезмерной затратой темперамента и так громко, что “европейцам” остается только пожимать плечами и бормотать сквозь зубы: “Que voulez-vous — се sont des sauvages!”5
Одной из величайших для нас неожиданностей было то, что знаменитая сцена “Шатле”, на которой шли феерии с самыми удивительными превращениями, оказалась, по сравнению с нашими театрами, оборудованной весьма примитивным образом. Между тем, в одном “Павильоне Армиды” никак нельзя было обойтись без надежной системы люков и провалов, а также без сложного, на глазах у публики совершающегося превращения декорации. К счастью, Дягилеву удалось заманить в свою “авантюру” первоклассного машиниста московской оперы — К. Ф. Вальца (1846 — 1929), и под его руководством с разрешения дирекции “Шатле” была произведена при участии небольшой компании русских плотников (работавших и днем и ночью) переделка всего пола и системы подвески декораций. Работы начинались непосредственно по окончании репетиций и затягивались иногда до поздней ночи, и это было возможно только потому, что русские театральные рабочие, щедро вознаграждаемые, никогда не роптали, а с веселейшим видом исполняли все, что от них требовалось.
Однажды я тогда чуть было не погиб, благодаря именно тому, что весь пол “Шатле” “был в движении”. Наступив на одну планку в тот момент, когда производилась проба, хорошо ли она скользит в своих рейках, я чуть было не свалился в открывшуюся подо мной пропасть, и лишь при напряжении всех мускулов, зацепившись за неподвижную часть, удержался, повиснув на секунду в воздухе.
От “Шатле”, который был снят для наших спектаклей, до boul-Mich'a6 рукой подать, а потому Le Pont au change7 в те дни представлял подчас курьезное зрелище бредшей гурьбой чужестранной молодежи, направлявшейся, громогласно беседуя, в театр или из театра.
Те из наших дам и девиц, у кого было больше собственных денег, те сразу обзавелись новыми шляпочками и летними костюмами, и иных из них, только что выглядевших провинциалками, теперь можно было и впрямь принять за парижанок. Мужчинам же для их акклиматизации потребовалось гораздо больше времени. Очаровательны были общие завтраки и обеды, происходившие часто в ресторане в самом здании театра или в ближайших “Bouillon Duval” et “Bouillon Boulant”.
1 Сезон 1909 г. открыл ежегодные гастроли русского балета театра за границей. Программа 1909 г. включала и балетные спектакли: “Павильон Армиды”, “Пир”, “Клеопатра”, “Сильфиды”, и оперные: “Половецкий” акт из “Князя Игоря” А. П. Бородина, “Иван Грозный” (“Псковитянка”), акт из “Юдифи” А. Н. Серова, акт из “Руслана и Людмилы” М. И. Глинки.
2 Почитателей русских (французский).
3 В Латинском квартале (французский).
4 Бульваре Сен-Мишель (французский).
5 Что вы хотите —это же дикари! (французский)
6 Бульмиш — сокращенно от “Бульвар Сен-Мишель” (французский).
7 Мост менял (французский).
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21
 Графиня Ю.П. Самойлова с воспитанницей и арапченком (К.П. Брюллов, 1832-1834) |  Азбука Бенуа: Баба-Яга |  Комната Петрушки. 1911 г. |