1-2-3
Глава 41. Катастрофа с «Сильвией».
Наши исторические труды
Теперь нужно вернуться к тому, что произошло в феврале 1901 г. и что возымело самые значительные последствия как для Дягилева, так, в меньшей степени, и для всей нашей компании. Я говорю о том скандале, который возник из-за постановки балета “Сильвия” и который повлек за собой удаление Сережи со службы в Дирекции императорских театров.
Я уже рассказал о том, как князь Волконский поручил Дягилеву редактирование “Ежегодника императорских театров” и как блестяще Сережа справился с задачей. Я упомянул и о том, что успех (и особенно то, что “Ежегодник” удостоился высочайшего одобрения) вскружил голову нашему другу; этот успех оказался ему как бы “не по силам”. Иллюзия, что он уже совсем близок к цели своих честолюбивых замыслов, лишила его способности трезво судить как о своем личном положении, так и о своих возможностях. Наконец, я упомянул и о том, что Дягилев в это время свел нечто вроде дружбы с в. к. Сергеем Михайловичем и с нашей знаменитой балериной М. Ф. Кшесинской. Сам великий князь замышлял получить верховное и почетное “управление” императорскими театрами. Дягилев же занял бы тогда при “августейшем управляющем” пост “действительного директора”. Словом, намечалась характерная “придворная интрига”, и Сережа, которому льстило уже то, что он был заодно с “императорским высочеством”, совершенно в этой интриге запутался. Он зачастил каждый день ездить то во дворец великого князя, то в особняк госпожи Кшесинской, и возвращался с этих конспиративных совещаний опьяненный честолюбивыми мечтами.
И как раз тогда же (но совершенно независимо от этого заговора) я стал требовать от Сережи, чтобы он решительно настоял перед Волконским на более толковом и достойном использовании сил окружавших его художников. При этом я считал, что особенно подходящим случаем явилась бы какая-либо постановка, в которой приняла бы участие вся наша группа. И самая “тема” была у меня давно наготове — то был трехактный балет “Сильвия” любимого мной Делиба. Своим культом этого грациознейшего и поэтичнейшего музыканта я успел заразить всю нашу компанию, начиная с Валечки и Сережи и кончая Серовым. Остановив свой выбор для такой нашей первой коллективной работы на “Сильвии”, я был уверен в том, что именно в этой музыке найдется вся потребная сила вдохновения, то “магическое воздействие”, без которых всякая художественная работа обречена на мертвечину. В то же время постановка именно “Сильвии” давала, казалось мне, возможность внести в хореографическое творчество значительное и необходимое обновление. Еще об Айседоре Дункан не было помину (мы увидели эту удивительную артистку лишь через три года), но в моем воображении уже бродили танцевально-сценические видения в духе возвращения к большей естественности и освобождения от связывающих и ненужных условностей “классики”. Намечались и те хореографы, которые смогли бы облечь подобные видения в реальные формы. Когда братьям Легат1 было сообщено про наши пожелания, то они изъявили полную готовность принять участие в общей работе, и, следовательно, можно было вполне рассчитывать на то, что при участии этих юных и даровитейших артистов вся затея завершится полным успехом.
Мечты художников нашли себе совершенный отклик в Дягилеве. Он стал с особой настойчивостью домогаться, чтобы поставлена была “Сильвия” при участии всей нашей группы. При этом, однако, он ставил условием, чтобы заведование постановкой было всецело поручено ему и чтобы вся работа производилась исключительно под его личной ответственностью. Для него было важно, чтобы в случае удачи (в которой он не сомневался) таковая послужила бы ему неким трамплином, а трамплин пригодился бы для дальнейшего его восхождения на намеченном пути. Но и Волконскому, уверенному в том, что мы несем нечто новое и прекрасное, мысль дать художникам “Мира искусства” возможность вполне высказаться нравилась чрезвычайно. Сгоряча он и согласился на все то, что ему предлагал (или от него требовал) Дягилев... С этого момента я распределил (по давно выработанному плану) всю работу между друзьями, и все с радостью изъявили желание тотчас взяться за работу. (Декорацию первого действия: освещенная луной полянка в лесу с капищем Амура, я оставил за собой; во втором действии две картины: первую (пещеру Ориона) я поручил Баксту, вторую Коровину, декорацией 3-го действия занялся Женя Лансере. Он создал нечто очень изящное и поэтичное, вдохновляясь картинами Клода Лоррена. Почти все костюмы взялся сочинить Бакст, но Серов так увлекся общей творческой горячкой (предварительные эскизы набрасывались тут же в “редакции”), что сочинил чудесный образ древнего сатира.)
Свидание с Легатами состоялось на следующий же день после того, что Сережа вернулся от Волконского, сияющий от счастья, получив на все полное согласие директора. Легаты тотчас же явились, и соединенными усилиями, в четыре руки, Валечка и Сережа проигрывали им музыку “Сильвии”, я же ее, такт за тактом, комментировал. Легаты зажглись сразу не на шутку. Одно нас огорчило — на это заседание не явилась, хоть и обещала, наша тогдашняя любимица О. О. Преображенская, которой “предназначалась главная роль, но Легаты обещали выбрать среди молоденьких танцовщиц ту, которая “еще лучше Ольги Осиповны” справилась бы с задачей. Среди этих будущих звезд обращала на себя внимание прелестная Павлова 2-я.
1 Легат Николай Густавович (1869 — 1937) — балетмейстер и танцовщик, партнер А. П. Павловой, М. Ф. Кшесинской. Балетмейстер Мариннского театра с 1904 г. С 1921 г. жил вне России. В 1925 — 1926 гг. участник труппы Дягилева. В 1929 г. открыл балетную школу в Лондоне. Легат Сергей Густавович (1875 — 1905) — один из лучших танцовщиков своего времени, партнер Т. П. Карсавиной и многих других выдающихся балерин.
1-2-3
 Фреска в церкив Сан-Джакомо в Падуе (Аванцо) |  Пир у Симона-Фарисея (П. Сюблейра) |  Три Марии у гроба господня (Губерт ван Эйк) |