| Париж. 3 сентября 1927 г. |
Дорогой и милый Федор Федорович,
Как мне благодарить Вас за то, что Вы меня не забываете. Каждое Ваше письмо истинная радость для меня. На несколько минут я снова точно оказываюсь среди Вас, в своем милом родном городе, в своем ни с чем не сравнимом Эрмитаже, среди своих лучших и, несмотря на затягивающуюся разлуку, верных друзей... И тем более я благодарен, что сам один не нахожу сил преодолевать молчание. Я уже писал Вам, что тут отнюдь не лень и не забвение, а известная горечь, накапливающаяся по мере того, что накопляются дни, проводимые вдали от всего, что я более всего ценю на свете и что считаю поистине своим! И вот, когда я читаю Ваши строки, то на время эта горечь уступает место иллюзии, точно я и не уезжал, точно я Вас слышу, и я спешу использовать такое настроение, чтобы в первую голову сказать Вам, как Вы мне дороги, и как стремлюсь к Вам, как Вы мне недостаете! И, увы, надежды нет, чтоб я наяву вскоре увидел Вас и обнял! Еще до конца июня я считал, что мы нынешним летом поедем обратно, но после беседы (самой сердечной), которую я имел в Париже с Анатолием Васильевичем1, эта уверенность исчезла. Правда, он взялся хлопотать о том, чтоб для меня были созданы условия (в виде персональной ставки), которые позволили бы мне отказаться от здешнего “отхожего промысла” и, вернувшись на родину, снова заняться своим основным, душевным делом. И сам он тогда находил, что без создания подобных условий мне не имеет смысла возвращаться и что тогда уж лучше оставаться и выждать “здесь”. Но вот вполне он не мог меня обнадежить, что эти хлопоты увенчаются успехом, а обещанного извещения (что они увенчались) я жду и поныне. Мне остается утешаться тем, что пока мое присутствие на родине может и не считаться абсолютно необходимым. Ведь в нашем отделе Эрмитажа, благодаря отсутствию средств, произошла полная остановка творческой и строительной работы, а в театрах утвердилось окончательное засилие шарлатанств и бездарного дилетантизма. Приходится твердить себе: поживем увидим, авось жизнь, наконец, наладится и музеи заживут полной жизнью, авось тогда вспомнят и обо мне, столько для них сделавшем в первые годы революции, и тогда мои соотечественники ощутят такую потребность во мне, что и средства найдутся, позволяющие мне жить и работать в родной обстановке!.. Молю судьбу, чтобы этот поворот наступил скорее и чтоб мне еще успеть до смерти довести до конца все то, что я ставил себе задачей жизни и что было бы небесполезно для всех.
В значительной степени самая возможность доведения до конца моих работ и такого возобновления моей деятельности на родине зависит еще и от того, сохранятся ли до моего возвращения моя библиотека, мои иконографические материалы и, наконец, все мои рукописные материалы по истории живописи и т. п. Всему этому комплексу в общекультурном смысле цены нет и, в то же время, только я сумею должным образом все это разобрать и использовать. Вот поэтому-то я и переживаю величайшую тревогу за свою квартиру со всем ее содержимым! Покамест я не считал, что мое пребывание за границей затянется на годы, я, правда, с величайшим трудом, но все же находил средства, чтоб как-то жить на два дома и платить за то помещение, которым я не пользуюсь. Однако, если (по совету самого наркома) мне благоразумнее оставаться здесь и не предвидится близкая возможность вернуться, то это бремя квартиры становится прямо-таки непосильным и необходимо искать каких-либо других выходов! Просто от нее отказаться я не имею права ввиду именно помянутых духовных ценностей и моей личной связи с ними. А потому и возникает необходимость какого-то компромисса. Быть может, тому же Анатолию Васильевичу удалось бы поставить мое обиталище под какую-либо особую государственную охрану (прецеденты тому, мне кажется, были применительно к обиталищам деятелей, признанных общественно полезными), но для этого я считаю тщетным писать ему об этом отсюда, а нужно, чтоб на месте нашлись люди, настолько мне преданные и настолько сознающие важность моей заботы, чтоб взять на себя мои хлопоты …
Надо же надеяться, что я доживу до момента возможного возвращения, и в таком случае для успешного хода моих работ слишком важно, чтоб я нашел свой материал в привычной обстановке, которая только и может дать мне полезную для творчества атмосферу. Итак, дорогой, подумайте обо всем этом и сообщите, что Вы надумаете …
1 (Анатолий Васильевич Луначарский.)
 Прощание жениха святой Урсулы и отвод Святой Урсулы в Рим (Карпаччио) |  Прибытие послов английского короля к отцу святой Урсулы (Карпаччио) |  К Троице (С.А. Коровин, 1896) |