| Париж. 15 августа 1925 г. |
Дорогой Федор Федорович,
Большое Вам спасибо за Ваше обстоятельное сообщение. Читая описки, я и огорчался, и утешался. Странное дело, но больше всего меня обидел уход обоих Геренов (Эрнст, впрочем, говорит, что ушел один)... Разумеется, “все вы” не цените такого искусства, но я 1) совершенно убежден в том, что вы не правы an und fur sich1, а 2) что к этому искусству отношение неминуемо должно измениться, ибо это очень серьезное искусство; 3) наконец, в нашей серии французов начала XIX века это были бы самые характерные примеры революционно классической формулы, — несравненно более характерные, нежели столь неудачные работы Давида и Гро (вот “Юсупова” Гро и отдать за Геренов, благо Москва его желает). Следует употребить все усилия, чтоб хоть одну из двух картин вернуть. Если же действительно отдана одна, то выторговать обратно и вторую. Итак, я очень прошу (и Вас, дорогой, специально) предпринять надлежащие меры дабы хотя бы оформить эту операцию. В данном случае я, как видите, иду в крайнем случае на разъединение “панданов”2, но в некоторых случаях таковое произошло весьма некстати. Так, например, с долгоруковскими Жозе, с пелевскими Ж. Б. Реньо, с воронцовскими ван Лоо (отдайте им и второго!), с битвой Пуссена, с Дебюкурами, с архангелом Mlle Меуег (уж лучше дать им теперь и Мадонну Прюдона) и т. п. …
Считаю, что ни под каким видом нельзя лишать Эрмитаж следующих вещей: Лоренцо Лотто, “Омфалы” Буше (эти две картины стоят всего остального Юсуповского собрания); “Террасы Марли” Гюбер Робера, Трооста, “Сусанны” де Брай, “Биллиарда” и “Художницы” Буальи, обоих Клодов, “Больного дитяти” П. де Хооха, “Парок” Фурини, “Риальто” Гварди, “Смерть Дидоны” Дом. Тьеполо, “Мадонны” Дж. Б. Тьеполо, “Декабря” (да и “Октябрь” надо вернуть). …
Относительно Ватто я с Вами совершенно согласен. Пусть лучше берут “Proposition embarrassante”3, нежели картину из Мраморного дворца, которой нужно оказать возможный почет и повесить на очень выгодное место. Пересмотрев здешних и берлинских Ватто, я еще раз убедился, что это “большой шедевр” и его неосвещенность в литературе не дала ему до сих пор настоящего престижа. Напротив, “Proposition”, хоть вещь и чудесная, несколько, грубовата и “корява”. Она сейчас потому больше и нравится, что вообще царит “вкус к корявому”. Поэтому же ей как раз место в Москве — поблизости от Гогенов и Пикассо. “Мнимого больного” жаль в “биографическом смысле”, но отнюдь не в чисто живописном, — так что и о нем я бы не скорбел особенно.
И в вопросе с Пуссеном я с Вами согласен. Пусть берут “Эсфирь” (но только, напр., не “Снятие с креста”). Кстати, я вспоминаю о Пуссене в Шереметевском доме (быть может, это и не Пуссен, а исключительных достоинств Стелла, но все равно). Уж если стоит вандальски-безжалостным образом раскассировать Шуваловский дом, который, как-никак, был музеем, то что церемониться с Шереметевским? Я, разумеется, против того, чтоб его лишать вещей бытовых и семейных (такой дом-музей совершенно необходим), но картины первоклассные, “эрмитажные”, случайно там оказавшиеся, там нечего держать (да еще в ужасных условиях освещения). А посему я очень настаиваю, чтоб были приняты меры для отобрания этой (и других одинакового значения) картины в центральный музей СССР.
Относительно Буше — я бы уж не так скупился из-за “Юпитера и Каллисто” — особенно если этой ценой за нами окончательно фиксируется “Омфала”. Ведь у нас остается еще огромный “Пигмалион”. Напротив, я бы протестовал против отдачи Оливского пейзажа, который слишком исключительного достоинства.
Все из соображений “взаимных уступок” я бы даже пошел на отдачу Балашевского Грёза (у нас остается “Паралитик” и также великолепные “головки”). Зато я воспользовался бы их предложением возврата “Le premier sillon”4, так как это уже очень типично для Грёза. Шуваловских портретов ни в коем случае нельзя отдавать. Ведь у них уже есть (надеюсь, что они ими обладают? — на выставке 1901 года они фигурировали) пара Голицынских (?) портретов Грёза одинакового с Шуваловскими достоинства. (Не требуют ли они их?5.) А затем Андрей П. Шувалов слишком уж петербургский человек!..
Разумеется, отдайте им Переду, особенно если этой ценой можно что-либо отторговать (или хотя бы фиксировать Педро Кампанью и Корнейля де Лион).
Пока как будто и все. Но я очень прошу Вас, дорогой и милый друг, удосужиться еще раз написать мне до моего возвращения — как обстоят дела и, в частности, как идет дело с развеской французов. Какие комнаты мы еще заняли в Зимнем дворце? Отошли к нам смежные с Библиотекой? Что делается в “XIX веке”? Вот и вспомнил о чем-то весьма и весьма важном: необходимо получить с Москвы обещанных ими “новых” мастеров! Хоть по два Мане, Сислея, Сезанна, — хоть одного Дега и одного Ренуара... Не мешало бы иметь хотя бы по одному Гогену, Ван Гогу и Пикассо! Отчего все это дело как-то заглохло? Необходимо вспомнить о нем теперь, пока еще идет “Austausch”6...
1 Само по себе (немецкий).
2 От французского “pendant” — висящий, уравновешивающийся; в данном случае второй смысл.
3 Затруднительное предложение (французский).
4 “Первая борозда” (французский).
5 Примечание автора.
6 Обмен, мена (немецкий).
 Азбука Бенуа: З |  Петергоф. Нижний фонтан у каскада. 1942 г. |  Воскрешение Лазаря (Ганс Шеуфелейн) |