| Париж. 25 августа 1924 г. |
Дорогой друг, Надежда Евсеевна,
Ну вот мы и в Париже. Вы, вероятно, радуетесь за нас и даже, может быть, восклицаете: ах, как я им завидую! Но, дорогая, мне во всяком случае Вы не должны завидовать. Мое самочувствие моральное неважное, и я не могу отделаться от ощущения, что я здесь по какому-то принуждению! Дать бы мне возможность жить дома, в своей настоящей атмосфере, и я, разумеется, сейчас же отказался бы от всех здешних соблазнов и помчался бы назад в матушку Россию, которую, странное дело, я только недавно, на склоне жизни и после всех горьких испытаний последних лет действительно признал за матушку, за родимый и нежно любимый край. Как это могло случиться, не знаю, но факт налицо — я сейчас чувствую себя несравненно более русским (без привкуса национализма), нежели прежде. Я ее полюбил “черненькой”, тогда как раньше, когда всякий ее любил “беленькой”, она во многих отношениях меня отталкивала. Играет здесь роль и то, что здешнее мне сейчас не так уж по нутру. Что говорить, внешняя декорация осталась без особенных изменений, а жизнь во многих отношениях стала еще удобнее и налаженнее. Но вот люди, атмосфера, ими создаваемая, — эта странная смесь пережитков чего-то очень тонкого, душистого, “внутреннего” с той грубостью и той плоскостью, которые присущи нашему времени, — вот это застилает от моего внимания многое из того, что должно было бы меня пленять. Или это просто старость? Желание уползти в свою берлогу? На такие вопросы не нахожу в сердце определенных ответов; знаю и повторяю только одно, дали бы мне возможность без надрыва, без тревоги, без всяких столь недостойных страхов и забот, дали бы мне прилично жить дома и отдаваться систематично, спокойно моему подлинному делу, и я, разумеется, не задумываясь променял бы все “заграницы” на родную обстановку!
Теперь несколько слов о том, как мы живем. Живем мы временно в том же отеле, в котором жили последние недели семь месяцев назад: Hоtel Savoy, rue de Vaugirard 32. Очаровательный квартал, милый старинный дом, комнаты сохранили частью деревянную отделку XVIII века — ни дать, ни взять сценарий для какой-нибудь фильмы из времен французской революции... Но, к сожалению, темновато и дороговато, что и заставляет нас искать себе другое пристанище. Однако квартирный кризис здесь все еще (несмотря на усиленную стройку) не изжит, и пока поиски Анны Карловны не увенчались успехом.
Ида Рубинштейн вчера укатила на греческие острова, но я успел с ней обо всем договориться. Увы, идет не инсценировка романа Достоевского, а пьеса некоего … журналиста де Нозьера — “L'Idiot”1, в которой этот легкомысленный нахал попытался разжевать соотечественникам интригу и на французский лад prеciser les caractеres2. Сначала я был так поражен, что хотел вовсе отказаться от участия в таком позоре. Но, вспомнив, что делаются вещи и похуже (например, то, что сделал с “Лесом” Мейерхольд), и ощущая невозможность пойти на попятный, я покорился гнусности судьбы и лишь потребовал кое-каких сокращений, уклонившись вовсе от режиссуры.
Кроме того, за мной уже ухаживает Балиев, и весьма возможно, что я что-нибудь для него сделаю. Реальные выводы, однако, из всего этого, покамест, не слишком блестящи. Аванса, полученного от Иды, едва хватит до ее возвращения, и нам отсюда ничего пока не удастся выслать нашим. Поэтому умоляю Вас, дорогая, сделать все от Вас зависящее, чтобы продать остающиеся акварели и снабдить этими деньгами несчастных Черкесонов, за которых наши родительские сердца чрезвычайно болеют!
Альбер живет у Черепниных в Шавиле. Поместительная и даже изящная дача, но вся в тени, без всяких видов на простор, так что он, бедненький, ничего от здешнего и не видит. Здоровье его не лучше, да и какое может быть улучшение при этом холоде и постоянных (все лето!) дождях!!... Я его нашел скорее осунувшимся и с каким-то покорным выражением лица, что так ужасно не “в характере” всей его личности и что так контрастирует со всей “праздничностью” его жизни.
Владимир Николаевич Вам нежно кланяется и специально благодарит Вас, за то, что Вы нас сюда “выпроводили”. Дела его не очень благополучны, но при его фантазиях и благодеяниях на все стороны это и не мудрено. С Румановым он не видится, но все же поищет способы как бы устроить интересующее Вас дело ...
Остаюсь преданный Вам Александр Б.
Ничего не имею против, чтоб Вы прочли кое-какие пассажи этого письма кому Вы сочтете нужным.
1 “Идиот” (французский).
2 Уточнить характеры (французский).
 Голова Иоанна Крестителя (А.А. Иванов) |  Нагой мальчик (А.А. Иванов, этюд) |  Явление Христа народу (Иванов А.А., 1837—1857 гг.) |